• Настроение: happy

Елена Чижова, Полукровка

Не так давно в нашем сообществе появился вот этото пост: http://chto-chitat.livejournal.com/10429697.html

Пост вызвал оживленную дискуссию, причем я, как модератор, с гордостью отмечаю, что несмотря на деликатность темы, дискуссия ни разу не вышла за цивилизованные рамки.

Благодаря этому посту я тоже прочитал сабж, и могу по нему высказаться.


Елена Чижова вообще один из самых талантливых писателей, активно работающих в России. До этого я читал "Крошек Цахес" и "Лавру". Особенно хочу отметить "Лавру". Эта книга - о классе людей, которые были изгоями в советском обществе, людей, живших своей, замкнутой жизнью. Круг их друзей, как правило, ограничивался такими же, как они сами, и не потому, что они не хотели выходить за пределы этого круга, а потому, что они не могли быть до конца откровенными, не могли рассчитывать на полное взаимопонимание со стороны посторонних. Их дети были замкнуты в школе, они не могли рассчитывать на полноценную профессиональную карьеру, если, конечно, эта карьера не была связана с религиозной деятельностью. Это были серьезно верующие православные люди. Церковь и тогда представляла собой неоднозначное явление, но к продажной и зажравшейся нынешней РПЦ она имела весьма отдаленное отношение.

Я вырос в коммунальной квартире, можно сказать, на коленях у соседа дяди Юры, секретаря патриарха Алексия, а до того - редактора газеты "Голос Православия". И он и его семья были чудесные люди, которые из всех соседей (а нас жило в квартире 7 семей, и, кстати, жили очень дружно) выделяли именно нас, и очень душевно с нами дружили. Они могли рассчитывать на наше понимание. Мы знали, как это бывает. Мы были тоже - изгои, дискриминированная прослойка. Мы были евреи.

Чижову явно тянет к этой тематике. К "жизни других". К тем, кто жил постоянно с оглядкой на окружающих. К тем, кто - по разному, по-своему, в разной степени, - были мечеными, прокаженными. Не удивлюсь, если она следующий роман напишет про русских немцев. Или - сюрприз, сюрприз, - про русских в национальных республиках (хотя там все было гораздо сложнее).

Точно так же, как не надо воспринимать "Лавру", как энциклопедию православной жизни в СССР, не надо воспринимать "Полукровку", как документальный отчет о жизни еврейской. Во-первых, автор явно не еврейка. Она не все знает, и что-то ее воображение дорисовывает правильно, а что-то нет. Например, русско-еврейские метисы не называли себя полукровками (впервые его в этом контексте употребил, по-моему, Ким, иронически), вообще такого слова не было. Они были - половинки. Во-вторых, я не могу себе представить инженера-еврея, пережившего процесс врачей и борьбу с космополитизмом, в середине 70-х годов, на 10-м году брежневского правления, который бы НИКАК не подготовил свою дочь к возможности проблем на национальной почве. Так что она поступает на истфак ЛГУ, и даже не догадывается о том, что евреев будут валить на экзаменах (будут ли валить лично ее за отчество отца, это не гарантированно, но что эта система существует ребенок, выросший в еврейской, или даже полуеврейской семье не мог не знать; как не мог не знать, что зимой идет снег). В третьих, не принять из-за дедушки Шендера могли. В определенных вузах на это смотрели (хотя таких и немного было). Но уже после того, как приняли, да еще когда студентка уже зарекомендовала себя, успеваемость, общественаня работа и все такое, выгнать ее за ошибку в анкете (например, мой дед был Файвиш Гиршанович, но на работе его все звали Павлом Григорьевичем, он был мастером цеха, и отец во всех документах писал, что его отец - Павел Григорьевич. Это было распространенной практикой, и без всякого злоумышления) не могли. Ну могли быть неприятности, но не до исключения. Исключали за подачу документов в Израиль. Даже если замечали на праздник Торы у синагоги - не исключали (это я могу сказать точно, потому что мой друг был в институте молодым коммунистом, и его с другими посылали инкогнито к синагоге, записывать, нет ли знакомых студентов из института).

Второй, более важный аспект, состоит в том, что для автора, для Е. Чижовой, документальная точность не так и важна. Для нее главное - развитие, а в чем-то и разложение характера сильного от природы человека, который сталкивается с несправедливостью (и, заметим, не только к себе, вспомним сцену с ГГ и старым евреем в больнице), с которой невозможно бороться нормальными средствами. Моральная деградация героини (которая несомненна) мне напомнила Стейнбека, "Зима тревоги нашей". Другое время, другая страна. А человек везде человек, со своими достойными и недостойными чертами. В конце концов, когда мы читаем Стругацких, нас не беспокоит реалистичность описываемого ими мира. Нас - и их - интересует развитие человека в неординарной ситуации.

Ну а документальную и точную историю еврейской (или православной) жизни в СССР напишут другие. Те, кто ее пережили "изнутри". Вот я выйду лет через 20 на пенсию, и напишу, ага.